Пустые ведомости
События, о которых я рассказал в предыдущих публикациях, привели к тому, что в начале 80-х советский спорт оказался на развилке и, выполнив шикарное boleo (кто не в курсе, это такой элемент в аргентинском танго), сделал вид, что пошел направо, а на самом деле повернул налево.
С официальной точки зрения в спорте проводилась глубочайшая научная работа, защищались десятки диссертаций, в сборных постоянно трудились комплексные научные группы и вроде бы практиковались самые современные методики. А на самом деле значительную часть диссертаций защищали по бредовым тематикам, в комплексные научные группы тащили знакомых (загранвыезды же!), экспериментальные методики обкатывали сразу на основных составах, старшие тренеры сборных зачастую банально не знали иностранных языков, чтобы ознакомиться с опытом зарубежных коллег. А там было что почитать.
Как раз в это время в мировом спорте начался активный переход на научные рельсы планирования и мониторинга тренировочного процесса. Развитие электроники и микроэлектроники позволило сделать громоздкие научные комплексы портативными и, что важно, снизить их стоимость. Каждый шаг в изучении того, как ведет себя организм спортсмена под нагрузкой, открывал новые знания, которые заставляли либо полностью пересмотреть, либо значительно откорректировать тренировочные схемы.
Коренное различие самого процесса исследований в СССР и на Западе заключалось в том, что у нас они носили академический, а «у них» — прикладной характер. Советская спортивная наука не давала готовых решений, она скорее оперировала тезисами. Этого было достаточно для получения научной степени за защиту диссертации и прибавки к заработной плате. Тогда как западная спортивная наука на доход могла рассчитывать только в случае продажи готового продукта, решения «под ключ», которое можно взять и использовать сразу. Нашим тренерам бесплатно давали конструктор, западным, за деньги, – готовый механизм.
Могли ли наши тренеры самостоятельно собрать из деталей, входивших в предложенный конструктор, рабочую схему? Могли, более того, собирали. Но — единицы.
В этой ситуации тренеры сборных вынуждены были на постоянной основе привлекать к работе с командами не только врачей, но и разнообразных научных сотрудников, интерес которых был очевиден – вся их зарплата шла на сберкнижку, потому что 10 месяцев в году они проводили в оплачиваемых командировках, некоторые из которых были зарубежными. Не работа, а мечта, для реализации которой нужно было просто создать иллюзию собственной значимости и незаменимости.
При этом тренеры уровнем пониже, не имевшие в своем распоряжении бюджетов для содержания научных групп и не получавшие на научных семинарах никакого полезного знания, продолжали самостоятельно искать варианты роста результатов. Опять-таки, в сторону допинга они смотрели далеко не сразу и не все.
Помимо научной составляющей тренировочного процесса оставалась еще материально-техническая. Но беда заключалась в том, что СССР и тут не смог конкурировать с Западом. Практически вся спортивная экипировка, производившаяся у нас, значительно уступала зарубежным аналогам. Для сборных экипировку закупали, но до спортсменов доходила в лучшем случае половина. Остальное разворовывали, иногда через подставных продавая тем же спортсменам, но уже за деньги. Кто не подписывал пустые ведомости? Все подписывали. Что потом в эти ведомости вписывалось – загадка, покрытая мраком времен.
В результате, по материально-технической базе мы стали отставать даже больше, чем по прикладной научной.
Всесоюзная паника
Несмотря на золото хоккейной сборной, медальный зачет в Сараево наша сборная проиграла. Фото: livejournal
А тем временем, после смерти Брежнева, начало лихорадить спортивных аппаратчиков. Андропов привел с собой новых людей, а те, кто при Леониде Ильиче закрывали глаза на проблемы в отдельных видах спорта, прикрывая руководителей федераций и сборных команд, были отправлены на заслуженный отдых. Их протеже, потеряв защиту, чувствовали себя крайне неуверенно: они понимали, что малейший повод может стать причиной отставки, и, требуя результатов, нагнетали атмосферу еще больше.
При этом само слово «допинг» в разговорном языке того времени означало что-то принимаемое непосредственно перед стартом, снимающее барьер усталости и повышающее работоспособность. Препараты, принимаемые курсами в базовом тренировочном цикле, допингом не называли, хотя понимание того, что они тоже запрещены, конечно, уже было.
Давление на тренеров — от руководителей сборных до обычных СДЮШОР — постепенно стало критическим, и кое-кто сделал неправильный выбор. Но даже у таких тренеров одни спортсмены пили то, что им давали, другие все выкидывали в окно, третьи выменивали, а четвертым вообще ничего не давали, потому что на них не хватало – некоторые импортные препараты были в дефиците. Какая уж тут система. Скорее, стандартный русский бардак.
В этом бардаке, что неудивительно, выживали и доходили до серьезных титулов только самородки.
Собственно, весь процесс работы тренера сборной превратился в ожидание того, когда же ему попадется такой вот самородок — с гигантским запасом здоровья, отличным вестибулярным аппаратом, стальными нервами и покладистым характером, который, как локомотив, потащит в гору весь этот шумный балаган из тренеров, сожительствующих с ними «перспективных» спортсменок, врачей, руководства федерации, методистов и далее по списку. Они, понятно, переедут в столицу, получат жилье, перевезут семьи, а когда самородок, не выдержав, загнется, сядут ждать следующего, попутно придумывая объяснения неудачным выступлениям своих менее одаренных воспитанников, что обязательно случатся в процессе ожидания.
Спортсмены же, не забывайте это, были нормальными советскими людьми конца эпохи застоя: они просто так, слепо, верить никому не собирались. Большинство из них Бомарше не читали, но интуитивно разделяли его мнение о том, что глупость и тщеславие вечно идут рука об руку, а потому с конца семидесятых чаще всего исходили из того, что тренер сборной – чудак. Не злодей, нет. Не маньяк, не садист и не вредитель. Просто чудак с московской пропиской, способный, в отличие от своих провинциальных коллег, быстренько добежать до нужных кабинетов. А за чудаком нужен глаз да глаз. Доверяли скорее своим личным тренерам, с которыми прожили большую часть спортивной карьеры: выстроить диалог с ними было намного проще. С головой в омут экспериментальных тренировочных нагрузок сборных уже никто не бросался, все думали сами, при необходимости грамотно симулируя травму, болезнь, отравление и т.д. В моду вошла поговорка «Лучше передохнуть, чем передохнуть».
При подготовке к Играм в Сараево и Лос-Анджелесе такая вот партизанская война в сборных шла полным ходом. Насколько мне известно, самым «кровавым», с точки зрения поломанных судеб спортсменов, выдался именно тот олимпийский цикл — даже если не брать в расчет то, чем он закончился для представителей летних видов.
Холодное лето 1984-го
В Сараево советские сборные (некоторые из них прошли через ад бесконечных предварительных отборов, а некоторые просто были укомплектованы весьма странно) впервые с 1968 года проиграли зимний медальный зачет. И это при том что Югославия была близко, страна дружественная, да и американцы в зимних видах были значительно слабее. Главная угроза исходила со стороны восточных немцев, они и победили.
Поражение в Сараево добавило нервов при подготовке к Лос-Анджелесу. Но самой главной проблемой было, конечно, само место проведения игр – США.
О политических аспектах (накаленной атмосфере между двумя сверхдержавами, сбитом южнокорейском самолете и прочем) говорить не стану, это тема для другого материала. Но возникли адовые сложности в области, скажем так, логистики. Одно дело ввезти эритроцитную массу в Югославию, которая близко и вопросов не задаст. Совсем другое – в Штаты.
Практика гемотрансфузий перед вылетом за океан была обкатана четырьмя годами ранее, при подготовке к Лейк-Плэсиду, и результата почти не дала. Промежуток между вливанием крови и стартом получался слишком большим, эффект от переливания практически отсутствовал.
Прилететь за океан сразу перед стартом было нельзя, можно было попасть в акклиматизационную яму. Ввозить в США эритромассу –нереально, не протащишь же все это диппочтой, да если и протащишь – там режим хранения в холодильнике, да и где вливать, непонятно. А если найдут, заметят, поймают?
Похожие проблемы возникли и с выездным контролем.
Восточные немцы, кстати, ехать за океан были готовы, и все необходимые вопросы решили успешно.
У нас же получилось, что четыре года истерики с омоложением, закручивания нормативов, мясорубки в сборных, фарцы импортной экипировкой и псевдонаучных экспериментов не дали ничего в плане подготовки к заокеанскому вояжу.
Стало немножко страшно. Часть видов выступать «чистыми» попросту не могла, а интересами оставшихся решили пренебречь. Итог известен: 8 мая 1984 года было объявлено о бойкоте Игр в Лос-Анджелесе.
А летнюю Олимпиаду в Лос-Анджелесе было решено бойкотировать. Фото: livejournal
Большего плевка в сторону атлетов придумать было сложно. Они были готовы ехать, не вопрос. Боялась страна. Даже нет, не страна – государство. Боялись все эти кабинетные деятели, которые, не пройдет и двух олимпийских циклов, начнут жечь свои партбилеты и рассказывать, как их угнетали и притесняли.
На памяти всех советских спортсменов были хвалебные оды, которые наша пресса пела смелым атлетам из стран, бойкотировавших Олимпиаду-80. Эти атлеты выступали в Москве под флагом МОК — несмотря на то, что им не рекомендовали ехать в СССР. Теперь, четыре года спустя, о такой возможности для наших речи вообще не шло.
Более того, будущее для летних видов представлялось совсем мрачным. Следующие Игры, 1988 года, должны были пройти в Южной Корее, с которой у Советского Союза не было дипломатических отношений. В описаниях советской прессы тех лет эта страна по степени загнивания и накалу империалистических провокаций была где-то между ЮАР с ее апартеидом и Израилем с его Голанскими высотами.
Впору было заканчивать. И многие закончили, проклиная режим, не давший им возможности съездить на главный старт их очень тяжелых спортивных карьер.
Знали бы они, какой фортель выкинет история за следующие четыре года – остались бы. И, глядишь, совсем другие люди привезли бы медали из Сеула.
Продолжение следует…