«Спортфакт» продолжает публикацию большого материала нашего нового автора Сергея Лисина.
Профессионалам – зарплата навалом
После олимпийского 1988 года стало ясно, что жить, как раньше, страна уже не будет, а значит, и спорт тоже. Либерализация политики государства открыла двери в профессиональный спорт всем тем, в ком этот самый спорт был заинтересован.
Малоизвестная велокоманда второго эшелона «Alfa-Lum», подписав в 1989-м сразу 15 гонщиков сборной СССР, сразу вошла в число сильнейших. И уже в следующем году в Нижнем Новгороде, который еще оставался Горьким, состоялся первый чемпионат СССР по велоспорту среди профессионалов. Художник, слабо разбиравшийся в тематике вида, изобразил на плакате спортсмена в легкоатлетических трусах и с небритыми ногами, что вызвало истерический смех участников.
Велокоманда второго эшелона «Alfa-Lum» подписала 15 гонщиков сборной СССР
На драфт в НХЛ выставлялось все больше советских хоккеистов, и они самыми разными путями уезжали за океан. Побег Александра Могильного, а вслед за ним и Сергея Федорова стали символами этого времени.
Александр Могильный. Фото: НХЛ
Звезды команды Валерия Лобановского прошлых лет подписывали контракты с европейскими клубами, благо костяк молодежи к ЧМ-1990 все-таки остался в Союзе.
Конькобежцы, которых после Калгари-1988 отчислили из сборной СССР по возрасту, перехали в Голландию и начали бегать конькобежные марафоны — дисциплину до этого в СССР малоизвестную. В 1990-м лучших марафонцев Голландии привезли в Ленинград, где они проехали 100 км вокруг стадиона «Динамо». Победителем того забега стал Йеп Крамер, дядя будущей звезды коньков Свена Крамера.
При этом думать, что в спорте все моментально начало разваливаться и наступили «лихие 90-е», абсолютно неверно. До 1992 года признаки надвигающегося обвала были в России почти незаметны. Спортшколы по-прежнему вывозили сотни своих спортсменов на сборы, проводились все календарные соревнования, решались вопросы с армией. Для сборных широко распахнулась калитка на Запад, так что, казалось, возможности только увеличились.
Марафон в Ленинграде. Фото: youtube.com
Политика спортсменов касалась мало. Осенью 1993-го моя знакомая фигуристка шутила — «Я ГКЧП пережила на сборе в Новогорске. Теперь, судя по новостям, дело опять идет к перевороту, и я переживу его там же».
Деньги на сборные команды выделяли в достаточных количествах, программа подготовки к Олимпиадам 1992 года шла полным ходом, хотя было непонятно, кто и под каким флагом туда поедет. Несмотря на «парад суверенитетов» республик бывшего СССР, сборные, как структурные единицы, остались советскими. Ну, сами подумайте, станет ли украинец менять тренера, с которым нормально работает уже 5 лет в сборной Союза, только потому, что этот тренер вдруг возглавил сборную России?
В итоге так все вместе и продолжали ездить, представляя уже разные страны. Тренерам сборной России тоже, кстати, никто работать с теперь уже иностранцами не запрещал.
Более того, в видах спорта, где мы традиционно были протагонистами, начался отъезд тренеров за рубеж, в капстраны. Характер эпидемии это явление примет уже после 1992-го, но первые отъезды состоялись раньше.
При этом из Вьетнама, Кубы и других стран, наоборот, стали возвращаться тренеры, которые работали там по контрактам, заключенным государством еще в советские времена — в рамках помощи развивающимся социалистическим спортивным движениям. Возвращались они неохотно — работа за границей, даже в соцстранах, предполагала оплату в валюте и полный пансион содержания — в Союзе о таком приходилось только мечтать. Но контракты продливать было некому, да и не с кем, соцлагерь разваливался.
В ситуации, когда границы стали открыты для всех, у кого был загранпаспорт и деньги, а смотрящие по линии КГБ перестали сопровождать команды, возникли две основные проблемы. Во-первых, невозможно стало проводить выездной допинг-контроль, а во-вторых, наши спортсмены начали все чаще попадать за границей во всякие скандальные истории, связанные… нет, не с допингом, а с пьянками и воровством. Из страны поехали не только элитные спортсмены сборных, но и всякая шушера, недобежавшая даже до нормативов мастеров спорта.
Выражаясь языком советской бюрократии, морально-этический облик данных граждан зачастую оставлял желать лучшего. Делать их невыездными было уже некому — госбезопасность занималась другими вещами.
Допинг без контроля
Отсутствие выездного допинг-контроля стало проблемой лишь для случайных людей в сборных командах, а те, кто работал профессионально, продолжали его проходить, но уже по собственной инициативе и на платной основе. В стране сформировался допинговый сервис полного цикла — одни люди везли из-за границы допинг и продавали его, другие писали за деньги курсы приема, третьи за деньги проверяли, вышли метаболиты или нет. Эта схема просуществует четверть века, прежде чем Юлия Степанова вскроет ее, просто пройдясь по своим подругам с диктофоном.
Пока у нас банчили «Примоболаном», на Западе начали умирать спортсмены, преимущественно во сне. Причиной был допинг нового поколения, в нашей стране еще не известный — рекомбинантный эритропоэтин. Прежде других его, конечно, опробовали представители циклических видов, а первые смерти были зафиксированы в велоспорте, на что указывают в своих работах Фишер и Рамотар. Согласно подсчетам второго автора, в первые четыре года после выхода ЭПО в продажу от него в мире умерло по меньшей мере 17 велогонщиков.
Собственно, гонщики и привезли ЭПО к нам. Тогда еще не было дешевых дженериков типа «Эпокрина», и покупать приходилось оригинальный продукт за очень серьезные деньги, что ограничивало круг избранных, которые могли себе это позволить. Люди попроще все еще рассчитывали на трансфузии, благо у нас в стране не было проблем организовать и сбор, и хранение крови в условиях стационара — деньги, причем небольшие, открывали многие двери.
Сразу скажу, мне не известны случаи смертей от ЭПО в России. Более того, доступность консультаций врачей оказала спортсменам в нашей стране большую услугу — проблема тромбоза вен во сне, от которой умирали европейцы и американцы, у нас почти сразу была амортизирована двумя путями. Первый — использование «Пентоксифиллина», как лекарства повышающего текучесть крови и снижающего риск возникновения тромбов. Второй — физические упражнения по таймеру. Каждые 4 часа, независимо от того, спишь ты или нет, ты должен был проснуться, сесть на велостанок и открутить 5 минут. Или, если нет велостанка, сделать около 100 приседаний. В начале 90-х поймать половину тех, кто сидит на ЭПО, можно было очень просто — нужно было лишь ночью прислушаться, где зашумел велостанок. Гематокрит 60% — это не шутка, это сироп вместо крови, нужно быть очень внимательным.
Кто мы? Где мы?
Зимняя Олимпиада в Альбервилле, проходившая в феврале 1992 года, поставила перед командой ряд вопросов, которые еще недавно просто не могли возникнуть. Под каким флагом ехать? Какие флаги должны быть на награждениях? Какой гимн нужно играть? Что писать на форме?
Тут нужно понимать, что окончательно суверенитет республик признали только 25 декабря 1991 года, и за два оставшихся месяца многие из них ни флага, ни гимна толком еще не придумали, да и у организаторов не было всего этого в распоряжении. Поэтому зимние Игры-1992 прошли для нас под флагом МОК и гимном МОК.
Шествие спортсменов стран СНГ на Олимпиаде в Альбервилле в 1992 году под флагом МОК. Фото: facebook.com
Общий медальный зачет выиграла единая Германия, а мы стали вторыми. Зимние виды, традиционно более камерные и менее коммерческие по сравнению с летними; команда на Олимпиаду съездила более-менее дружно. Помогало этому и то, что далеко не все уже бывшие союзные республики были представлены в зимних видах — отпадал весь юг бывшего СССР, за исключением Казахстана.
Ни одной позитивной пробы на той Олимпиаде не было, а история о Сергее Тарасове и некачественно выполненном переливании стала известна лишь спустя многие годы. История неудивительная — как я уже писал ранее, трансфузии требуют хорошей сервис-бригады и качественных условий хранения, а также транспортировки крови. Любая ошибка может привести к серьезным проблемам. И не раз приводила.
В Барселоне все было иначе. Все лето перед Играми республики рвали одеяло сборных команд, требуя включить в них именно своих спортсменов. Единой страны уже не было, начался раздрай. Отдельной «республикой», как обычно, выступила Москва. Популярный трюк наших спортивных чиновников под названием «извини парень, твой загранпаспорт потеряли в посольстве, и ты никуда не едешь» — среди моих знакомых был впервые обкатан как раз перед Барселоной. Допускаю, что такое случалось и раньше, но мне об этом не известно.
Иначе все было и с символикой. На награждениях уже были свои флаги, звучали национальные гимны, только медальный зачет был общим.
Отсутствие выездного контроля сделало свое дело, и мы получили сразу два позитивных случая среди бывших советских спортсменов — легкоатлетки Мадина Биктагирова и Нийоле Медведева были уличены в приеме соответственно фенилпропаноламина и мезокарба.
Главным же допинговым скандалом Барселоны был, в общем-то, тот, что произошел еще до начала Игр. В начале 1992 года на сборе в Южной Африке три немецкие легкоатлетки сдали пробы, которые, как выяснилось, принадлежали одному человеку. Градус скандала повысило то, что одной из этой троицы была Катрин Краббе — действующая чемпионка мира на 100 и 200 метров, обыгравшая в Токио всю сборную США во главе с Гвен Торренс. Натуральная блондинка ростом 180 см, Краббе была олицетворением спорта ГДР в глазах всего западного мира, и из ее случая решили извлечь максимальную пользу.
Изначально санкции удалось оспорить, и они были сняты за 4 месяца до Игр. Но затем провели повторный анализ другой пробы, который показал наличие в ней кленбутерола. Лицемерие ситуации заключалось в том, что проба эта была взята в то время, когда кленбутерол еще не был запрещен, буквально за несколько недель до начала действия запрета. Несмотря на это спортсменка была дисквалифицированна, и в Барселону не поехала.
Поскольку дело было шито белыми нитками в рассчете, что до Барселоны спортсменка не успеет защитить свои права, то оно не выдержало апелляционных слушаний, и в 1996 году все обвинения с Крабе были сняты, а ИААФ обязали выплатить ей компенсацию. Спустя примерно четверть века вся эта история повторится снова, но уже с российскими спортсменами и мельдонием, только вот о компенсациях речи пока не идет, а жаль.
После зимней и летней Олимпиад-1992 советская сборная распалась окончательно. К следующим Играм, которые, кстати, «развели» по разным годам, наш спорт окончательно обретет то лицо, с которым и просуществует до нынешнего времени.
Окончание следует…
Сергей Лисин
